Неточные совпадения
Стада улучшенных коров, таких же, как
Пава, вся удобренная, вспаханная плугами земля, девять равных полей, обсаженных лозинами, девяносто десятин глубоко запаханного навоза, рядовые сеялки, и т. п., — всё это было прекрасно, если б это делалось только им самим или им с
товарищами, людьми сочувствующими ему.
Вронский любил его и зa его необычайную физическую силу, которую он большею частью выказывал тем, что мог пить как бочка, не
спать и быть всё таким же, и за большую нравственную силу, которую он выказывал в отношениях к начальникам и
товарищам, вызывая к себе страх и уважение, и в игре, которую он вел на десятки тысяч и всегда, несмотря на выпитое вино, так тонко и твердо, что считался первым игроком в Английском Клубе.
Так школьник, неосторожно задравши своего
товарища и получивши за то от него удар линейкою по лбу, вспыхивает, как огонь, бешеный выскакивает из лавки и гонится за испуганным
товарищем своим, готовый разорвать его на части; и вдруг наталкивается на входящего в класс учителя: вмиг притихает бешеный порыв и
упадает бессильная ярость. Подобно ему, в один миг пропал, как бы не бывал вовсе, гнев Андрия. И видел он перед собою одного только страшного отца.
Все они
спали в картинных положениях; кто подмостив себе под голову куль, кто шапку, кто употребивши просто бок своего
товарища.
Упал он, наложил руку на свою рану и сказал, обратившись к
товарищам: «Прощайте, паны-братья,
товарищи!
Лонгрен поехал в город, взял расчет, простился с
товарищами и стал растить маленькую Ассоль. Пока девочка не научилась твердо ходить, вдова жила у матроса, заменяя сиротке мать, но лишь только Ассоль перестала
падать, занося ножку через порог, Лонгрен решительно объявил, что теперь он будет сам все делать для девочки, и, поблагодарив вдову за деятельное сочувствие, зажил одинокой жизнью вдовца, сосредоточив все помыслы, надежды, любовь и воспоминания на маленьком существе.
— Ну, что же,
спать, что ли? — Но, сняв пиджак, бросив его на диван и глядя на часы, заговорил снова: — Вот, еду добывать рукописи какой-то сногсшибательной книги. — Петя Струве с
товарищами изготовил. Говорят: сочинение на тему «играй назад!». Он ведь еще в 901 году приглашал «назад к Фихте», так вот… А вместе с этим у эсеров что-то неладно. Вообще — развальчик. Юрин утверждает, что все это — хорошо! Дескать — отсевается мякина и всякий мусор, останется чистейшее, добротное зерно… Н-да…
«А ведь я друг Леонтья — старый
товарищ — и терплю, глядя, как эта честная, любящая душа награждена за свою симпатию! Ужели я останусь равнодушным!.. Но что делать: открыть ему глаза, будить его от этого, когда он так верит, поклоняется чистоте этого… „римского профиля“, так сладко
спит в лоне домашнего счастья — плохая услуга! Что же делать? Вот дилемма! — раздумывал он, ходя взад и вперед по переулку. — Вот что разве: броситься, забить тревогу и смутить это преступное tête-а-tête!..»
Еще страннее происшествие случилось с Беном. Он, с
товарищами же, ходил далеко внутрь на большую охоту и
попал на племя, которое воевало с другим.
Но тяжелый наш фрегат, с грузом не на одну сотню тысяч пуд, точно обрадовался случаю и лег прочно на песок, как иногда добрый пьяница, тоже «нагрузившись» и долго шлепая неверными стопами по грязи, вдруг возьмет да и ляжет средь дороги. Напрасно трезвый
товарищ толкает его в бока, приподнимает то руку, то ногу, иногда голову. Рука, нога и голова
падают снова как мертвые. Гуляка лежит тяжело, неподвижно и безнадежно, пока не придут двое «городовых» на помощь.
— И прекрасно, — сказал
товарищ прокурора, но он вовсе не находил этого прекрасным: он не
спал всю ночь.
Купец Смельков, по определению
товарища прокурора, был тип могучего, нетронутого русского человека с его широкой натурой, который, вследствие своей доверчивости и великодушия,
пал жертвою глубоко развращенных личностей, во власть которых он
попал.
29. Тогда
товарищ его
пал к ногам его, умолял его и говорил: потерпи на мне, и отдам тебе.
Один из его
товарищей ответил, что Логада
спит снаружи.
Должно сказать правду: не отличался ты излишним остроумием; природа не одарила тебя ни памятью, ни прилежанием; в университете считался ты одним из самых плохих студентов; на лекциях ты
спал, на экзаменах — молчал торжественно; но у кого сияли радостью глаза, у кого захватывало дыхание от успеха, от удачи
товарища?
Между мертвецами поднялся ропот негодования; все вступились за честь своего
товарища, пристали к Адриану с бранью и угрозами, и бедный хозяин, оглушенный их криком и почти задавленный, потерял присутствие духа, сам
упал на кости отставного сержанта гвардии и лишился чувств.
Вслед за июньскими баррикадами
пали и типографские станки. Испуганные публицисты приумолкли. Один старец Ламенне приподнялся мрачной тенью судьи, проклял — герцога Альбу Июньских дней — Каваньяка и его
товарищей и мрачно сказал народу: «А ты молчи, ты слишком беден, чтоб иметь право на слово!»
— Нет, хлопцы, нет, не хочу! Что за разгулье такое! Как вам не надоест повесничать? И без того уже прослыли мы бог знает какими буянами. Ложитесь лучше
спать! — Так говорил Левко разгульным
товарищам своим, подговаривавшим его на новые проказы. — Прощайте, братцы! покойная вам ночь! — и быстрыми шагами шел от них по улице.
— Лжешь, собачий сын! вишь, как мухи
напали на усы! Я по глазам вижу, что хватил с полведра. Эх, козаки! что за лихой народ! все готов
товарищу, а хмельное высушит сам. Я, пани Катерина, что-то давно уже был пьян. А?
Когда я поступил во второй класс кадетского корпуса и
попал во время перемены между уроками в толпу
товарищей кадетов, я почувствовал себя совершенно несчастным и потерянным.
Измученные непосильной работой и побоями, не видя вблизи себя
товарищей по возрасту, не слыша ласкового слова, они бежали в свои деревни, где иногда оставались, а если родители возвращали их хозяину, то они зачастую бежали на Хитров,
попадали в воровские шайки сверстников и через трущобы и тюрьмы нередко кончали каторгой.
Спать под деревом мне совсем не хотелось. Я опять ринулся, как сумасшедший, с холма и понесся к гимназии, откуда один за другим выходили отэкзаменовавшиеся
товарищи. По «закону божию», да еще на последнем экзамене, «резать» было не принято. Выдерживали все, и городишко, казалось, был заполнен нашей опьяняющей радостью. Свобода! Свобода!
Еще дня через два в класс
упало, как петарда, новое сенсационное известие. Был у нас ученик Доманевич, великовозрастный молодой человек, засидевшийся в гимназии и казавшийся среди мелюзги совсем взрослым. Он был добрый малый и хороший
товарищ, но держал себя высокомерно, как профессор, случайно усевшийся на одну парту с малышами.
Обыкновенным образом стрелять журавлей очень трудно и мало убьешь их, а надобно употреблять для этого особенные приемы и хитрости, то есть подкрадываться к ним из-за кустов, скирдов хлеба, стогов сена и проч. и проч. также, узнав предварительно, куда летают журавли кормиться, где проводят полдень, где ночуют и чрез какие места пролетают на ночевку, приготовить заблаговременно скрытное место и ожидать в нем журавлей на перелете, на корму или на ночевке; ночевку журавли выбирают на местах открытых, даже иногда близ проезжей дороги; обыкновенно все
спят стоя, заложив голову под крылья, вытянувшись в один или два ряда и выставив по краям одного или двух сторожей, которые только дремлют, не закладывая голов под крылья, дремлют чутко, и как скоро заметят опасность, то зычным, тревожным криком разбудят
товарищей, и все улетят.
— И вы совершенно, совершенно
попали на мою идею, молодой друг мой, — воскликнул генерал восторженно, — я вас не за этою мелочью звал! — продолжал он, подхватывая, впрочем, деньги и отправляя их в карман, — я именно звал вас, чтобы пригласить в
товарищи на поход к Настасье Филипповне или, лучше сказать, на поход на Настасью Филипповну!
Она только с большим трудом перенесла известие, что брат Ипполит, которого и она и отец с нетерпением ожидали к каникулам, арестован и
попал под следствие по делу студентов, расправившихся собственным судом с некоторым барином, оскорбившим одного из их
товарищей.
Все они наскоро после вскрытия были зашиты, починены и обмыты замшелым сторожем и его
товарищами. Что им было за дело, если порою мозг
попадал в желудок, а печенью начиняли череп и грубо соединяли его при помощи липкого пластыря с головой?! Сторожа ко всему привыкли за свою кошмарную, неправдоподобную пьяную жизнь, да и, кстати, у их безгласных клиентов почти никогда не оказывалось ни родных, ни знакомых…
— Вот так штука! Скажите, младенец какой! Таких, как вы, Жорочка, в деревне давно уж женят, а он: «Как
товарищ!» Ты бы еще у нянюшки или у кормилки спросился! Тамара, ангел мой, вообрази себе: я его зову
спать, а он говорит: «Как
товарищ!» Вы что же, господин
товарищ, гувернан ихний?
— Подожди, Любочка! Подожди, этого не надо. Понимаешь, совсем, никогда не надо. То, что вчера было, ну, это случайность. Скажем, моя слабость. Даже более: может быть, мгновенная подлость. Но, ей-богу, поверь мне, я вовсе не хотел сделать из тебя любовницу. Я хотел видеть тебя другом, сестрой,
товарищем… Нет, нет ничего: все сладится, стерпится. Не надо только
падать духом. А покамест, дорогая моя, подойди и посмотри немножко в окно: я только приведу себя в порядок.
Поели, надо ложиться
спать. Я запер дверь на крючок и, по рассеянности, совершенно машинально потушил свечку. Представьте себе мой ужас! — ни у меня, ни у Легкомысленного ни единой спички! Очутиться среди непроглядной тьмы и при этом слышать, как
товарищ, без малейшего перерыва, стучит зубами! Согласитесь, что такое положение вовсе не благоприятно для"покойного сна"…
Через минуту мы уже были на вышке, в маленькой комнате, которой стены были разрисованы деревьями на манер сада. Солнце в упор
палило сюда своими лучами, но капитан и его
товарищ, по-видимому, не замечали нестерпимого жара и порядком-таки урезали, о чем красноречиво свидетельствовал графин с водкой, опорожненный почти до самого дна.
—
Товарищи! Чудовище, пожирающее русский народ, сегодня снова проглотило своей бездонной, жадной
пастью…
А утром, чуть свет, когда в доме все еще
спали, я уж прокладывал росистый след в густой, высокой траве сада, перелезал через забор и шел к пруду, где меня ждали с удочками такие же сорванцы-товарищи, или к мельнице, где сонный мельник только что отодвинул шлюзы и вода, чутко вздрагивая на зеркальной поверхности, кидалась в «лотоки» и бодро принималась за дневную работу.
Сказавши, что он хочет
спать, Санин желал только отделаться от своих
товарищей; но, оставшись один, он взаправду почувствовал значительную усталость во всех членах: всю предшествовавшую ночь он почти не смыкал глаз и, бросившись на постель, немедленно заснул глубоким сном.
— Государь, человек этот с
товарищи сам
напал на деревню…
—
Нападал ты на него с
товарищи?
— Государь, — сказал он, — я не запираюсь в своем деле. Я
напал на этого человека, велел его с
товарищи бить плетьми, затем велел бить…
Он засучил рукава, плюнул в кулаки и принялся катать правого и виноватого. Разбойники не ожидали такого нападения. Те, которые были поближе, в один миг опрокинулись и сшибли с ног
товарищей. Вся ватага отхлынула к огню; котел
упал, и щи разлились на уголья.
— За то, государь, что сам он
напал на безвинных людей среди деревни. Не знал я тогда, что он слуга твой, и не слыхивал до того про опричнину. Ехал я от Литвы к Москве обратным путем, когда Хомяк с
товарищи нагрянули на деревню и стали людей резать!
Ужас был в доме Морозова. Пламя охватило все службы. Дворня кричала,
падая под ударами хищников. Сенные девушки бегали с воплем взад и вперед.
Товарищи Хомяка грабили дом, выбегали на двор и бросали в одну кучу дорогую утварь, деньги и богатые одежды. На дворе, над грудой серебра и золота, заглушая голосом шум, крики и треск огня, стоял Хомяк в красном кафтане.
— Государь, — сказал он, вставая, — коли хочешь ведать, кто
напал на нас, порубил
товарищей и велел избить нас плетьми, прикажи вон этому боярину назваться по имени, по изотчеству!
В это время передний слепой оступился,
упал в лужу и потянул за собою
товарища.
Обедают не вместе, а как
попало, кто раньше пришел; да и кухня не вместила бы всех разом. Я попробовал щей, но с непривычки не мог их есть и заварил себе чаю. Мы уселись на конце стола. Со мной был один
товарищ, так же, как и я, из дворян. [Со мной был один
товарищ, так же, как и я, из дворян. — Это был сосланный вместе с Достоевским в Омск на четыре года поэт-петрашевец С. Ф. Дуров (1816–1869).]
Несмотря ни на какие клейма, кандалы и ненавистные
пали острога, заслоняющие ему божий мир и огораживающие его, как зверя в клетке, — он может достать вина, то есть страшно запрещенное наслаждение, попользоваться клубничкой, даже иногда (хоть и не всегда) подкупить своих ближайших начальников, инвалидов и даже унтер-офицера, которые сквозь пальцы будут смотреть на то, что он нарушает закон и дисциплину; даже может, сверх торгу, еще покуражиться над ними, а покуражиться арестант ужасно любит, то есть представиться пред
товарищами и уверить даже себя хоть на время, что у него воли и власти несравненно больше, чем кажется, — одним словом, может накутить, набуянить, разобидеть кого-нибудь в прах и доказать ему, что он все это может, что все это в «наших руках», то есть уверить себя в том, о чем бедняку и помыслить невозможно.
— Это — как же я?
Упал? Ермохин? Хор-рош
товарищ…
Но горцы прежде казаков взялись за оружие и били казаков из пистолетов и рубили их шашками. Назаров висел на шее носившей его вокруг
товарищей испуганной лошади. Под Игнатовым
упала лошадь, придавив ему ногу. Двое горцев, выхватив шашки, не слезая, полосовали его по голове и рукам. Петраков бросился было к
товарищу, но тут же два выстрела, один в спину, другой в бок, сожгли его, и он, как мешок, кувырнулся с лошади.
Простившись с
товарищами и знакомыми, он уехал домой и, приехав, тотчас же лег
спать и
спал восемнадцать часов сряду, как
спят обыкновенно после проигрыша. Марья Дмитриевна по тому, что он попросил у нее полтинник, чтобы дать на чай провожавшему его казаку, и по его грустному виду и коротким ответам поняла, что он проигрался, и
напала на Ивана Матвеевича, зачем он отпускал его.
Полторацкий вошел в комнату, где он
спал вместе с
товарищем Тихоновым.
Матвей перестал ходить на реку и старался обегать городскую площадь, зная, что при встрече с Хряповым и
товарищами его он снова неизбежно будет драться. Иногда, перед тем как лечь
спать, он опускался на колени и, свесив руки вдоль тела, наклонив голову — так стояла Палага в памятный день перед отцом — шептал все молитвы и псалмы, какие знал. В ответ им мигала лампада, освещая лик богоматери, как всегда задумчивый и печальный. Молитва утомляла юношу и этим успокаивала его.